Литература и история

Давайте начнем с Наполеона.

👤 Наполеон — пример того, как реальный человек стремительно превращается в миф, который творится десятками писателей и художников одновременно. Интересно, что он не стал главным героем ни одного великого романа и при этом обрел несколько узнаваемых литературных ипостасей.

👇 Посмотрим, чем они различаются.

1️⃣ Романтический герой и антигерой. Байрон, Пушкин, Гейне поучаствовали в создании Наполеона как персонажа. Ирония в том, что Наполеон стал по-настоящему привлекателен для поэтов только на закате: лучшие стихи о нем написаны на темы поражения и смерти.

✍️ Байрон задал тему двойственности Наполеона, который символизирует и свободу, и подавление. Освободитель превращается в тирана, тиран — в изгнанника — именно так складывается первичный наполеоновский сюжет.

📕 Гейне в «Гренадерах» и Лермонтов в «Волшебном корабле» завершили этот цикл посмертной стадией: Наполеон становится персонажем готических баллад, предводителем войска мертвых.

2️⃣ Тень. «Тень Наполеона» — так называется иронический рассказ Куприна о поисках последних свидетелей войны 1812 года. Так можно обозначить и один из главных мотивов постнаполеоновской французской литературы: новое поколение не может освободиться от тени императора.

📘 В «Исповеди сына века» Альфреда де Мюссе характер и судьба героя предопределены характером его поколения, родившегося во время наполеоновских войн. Романтический образ приобретает монструозную форму. Сверхчеловек был единственным, кто действительно жил и придавал смысл жизни множества людей — после его краха их дети живут с чувством пустоты и бессмысленности.

📙 А в повести Бальзака «Полковник Шабер» потерянной фигурой оказывается ветеран наполеоновской армии: он буквально чувствует себя сиротой без императора-отца.

📖 Виктор Гюго (сын наполеоновского генерала, как и Дюма) по-другому продолжил ту же тему в «Отверженных». В младшем поколении персонажей Мариус прямо связывает память об отце с увлечением наполеоновской славой — но выбирает в итоге свободу и присоединяется к революционерам, как бы заново запуская исторический цикл.

3️⃣ Образец карьеры. Стендаль, бывший наполеоновский солдат и убежденный бонапартист, в двух своих романах создал два эталонных типажа «наполеонического» героя: молодой человек, вдохновленный Наполеоном и охваченный мечтой повторить прорыв к величию.

📗 Если в «Пармской обители» мечта приводит Фабрицио прямо на битву при Ватерлоо, и герой захватывает хотя бы закат эпохи, то в «Красном и черном» Жюльен пытается подражать Наполеону уже в мире, вернувшемся к рутине, где настоящий взлет невозможен.

📒 Более циничные бальзаковские карьеристы и мрачный пушкинский Германн из «Пиковой дамы» тоже ассоциируются с Наполеоном как моделью успеха.

4️⃣ Символ ложного величия. В русской литературе особенно важна демистификация культа Наполеона. Достоевский в «Преступлении и наказании» сводит наполеоновский миф к поклонению убийце. В «Войне и мире» мифический император, наконец, становится просто одним из персонажей — пребывающим в иллюзии, что он управляет историей.

🖋 Толстовский образ Наполеона продолжил в 20 веке Марк Алданов. В его повести «Святая Елена, маленький остров» романтический изгнанник превращается в усталого и опустошенного человека.

Франсуа-Жозеф Зандманн «Наполеон на острове Святой Елены» — именно таким Наполеона предпочитают видеть поэты

Давайте обсудим, как исторические персонажи изображались в драме и какие образы русских царей мы можем найти в литературе.

🎭 Для театра исторические персонажи на сцене — традиция, связанная с классической нормой трагедии. Судьба трагического героя влияет на судьбы многих, поэтому эту роль естественно отдавать монархам и полководцам. В 19 веке ожидания зрителей сильно изменились: от драмы в историческом антураже стали ждать не условности, а интерпретации реальной истории.

👑 На русской сцене давно сложилась традиция искать «шекспировский» трагедийный потенциал в одном и том же роковом периоде истории — в событиях Смуты. На пушкинском «Борисе Годунове» эта линия не закончилась. Среди театральных версий русской истории выделяется трилогия Алексея Константиновича Толстого: «Смерть Иоанна Грозного» (1866), «Царь Федор Иоаннович» (1868), «Царь Борис» (1870).

✍️ Толстой пришел к теме не столько от Шекспира, сколько от исторических трудов Карамзина и от исторических романов. До этого он уже написал роман из времен Ивана Грозного «Князь Серебряный» (1862). В нем благородный герой сталкивается с опричниной и проигрывает миру, где торжествует узаконенное насилие, — роман написан совсем не по законам «плаща и шпаги».

📖 Если в романе на первом плане были вымышленный герой и частные судьбы, в пьесах главное место занимают сами цари и бояре. Сюжеты — политические интриги, почти буквально заимствованные у историков. В интерпретации Толстого Иоанн и Борис противоположны с точки зрения исторической роли (Толстой видит в Годунове скорее позитивную фигуру), но похожи по функции в пьесах: они рациональны, стремятся к контролю и понимают механику власти.

📕 Необычна вторая часть трилогии, «Царь Федор Иоаннович». Алексей Толстой сознательно поставили в центр своего цикла «забытого» царя Федора: о нем принято вспоминать только как о слабой фигуре, пешке в политических играх. Драматург не опровергает эту версию, но решает, что это и делает Федора интересным героем.

📍 Автору при жизни так и не удалось увидеть пьесу на сцене: как ни странно, цензура не пропустила единственную из трех частей, в которой царь однозначно положительный персонаж.

🗣 Сам автор точно объяснил оригинальность замысла: «Построение „Царя Федора“ — не знаю, к выгоде или ко вреду его — есть совершенно исключительное и не встречается, сколько мне известно, ни в какой другой драме. Борьба происходит не между главным героем и его оппонентами… как во всех драмах, но между двумя вторыми героями; главный же герой, на котором эта борьба вертится, как на своей оси, вовсе в ней не участвует; он, напротив, всеми силами старается прекратить её, но самым своим вмешательством решает ее трагический исход».

👥 Федора сравнивали с Гамлетом, но у Толстого политическая «слабость» героя мотивирована не рефлексией и философской глубиной, а простой человечностью. Все его сцены в пьесе — попытки проявлять доброту и желание справедливости, следовать христианскому идеалу там, где это невозможно. Он лишен агрессии и поэтому обречен.

❌ Пьесу запретили, потому что смешной и наивный царь на сцене показался более оскорбительным образом, чем цари-беспринципные убийцы и тираны. Зато позже именно «Царь Федор» оказался самой востребованной в театре пьесой трилогии, и постановка Станиславского с Иваном Москвиным в главной роли стала большим событием.

Иван Москвин в роди царя Федора в спектакле МХТ

Еще один нестандартный способ писать о реальных исторических персонажах без романтизации или мифологизации нашел британский писатель Роберт Грейвс (1895–1985). Давайте познакомимся с этим автором и узнаем, как изображена античность в его творчестве.

👤 Грейвс был специалистом по античной культуре, переводил Гомера, Апулея и древнеримских историков. Погружение в историю имперского Рима он сделал задачей своего главного романа — «Я, Клавдий» (1934).

✍️ Один из самых успешных исторических романов 20 века написан, когда жанр переживал не лучшие времена. Приключенческие сюжеты растиражированы массовой литературой, а для серьезной рефлексии нового исторического опыта лучше стали подходить абсурд и антиутопия.

❓ Чем интересен роман Грейвса 👇

👑 Как понятно из названия, рассказчиком в нем сделан император Клавдий — на редкость скромный персонаж в ряду экстравагантных биографий цезарей. Грейвс не просто выбирает неочевидного исторического героя: его Клавдий ясно сознает свою роль и свой образ.

👀 Клавдий скорее наблюдатель, чем герой: события в романе организованы вокруг более ярких и знакомых читателям фигур — в первую очередь, Августа. Роман все время играет на этом зазоре между действием и наблюдением.

📝 Текст имитирует записки самого Клавдия, адресованные далеким потомкам. Большое место отведено постоянным автокомментариям рассказчика. Он никогда не забывает, что пишет, потому что не может говорить напрямую, и обречен на одиночество.

🤔 Клавдий сознает, насколько негероической фигурой он выглядит в глазах современников. Он хромает и заикается, но еще больше его выделяет рефлексия и ирония, не совпадающие со стандартами классического Рима. Недостатки в другое время станут преимуществом: «И вот тогда, когда все другие нынешние авторы, произведения которых доживут до тех дней, будут казаться заиками, а слог их хромым — ведь они пишут лишь для своих современников, притом с оглядкой, — моя книга расскажет обо всем ясно и без утайки».

⚡️ Герой наделен эсхатологическим предчувствием, он уверен в будущем распаде империи. Он даже пишет будто бы на греческом, потому что считает его вечным языком в противоположность латыни, которой предрекает гибель.

🖋 Грейвсу удалось по-своему решить главную проблему всех исторических романов — психологический анахронизм. Клавдий в романе часто прибегает к точному и безжалостному психологическому анализу, но автор соблюдает баланс: мышление героя понятно современному читателю, но это не человек 20 века, перенесенный в античные декорации. Стиль записок Клавдия воспроизводит прозрачную и сухую эстетику римского «золотого века», а анахронические детали можно объяснить нетипичностью самого персонажа и его личного опыта.

📙 Роман Грейвса обновил и исторический жанр, и восприятие античности. Не менее оригинальной на фоне декоративных фильмов-«пеплумов» выглядит и телеэкранизация BBC 1976 года.

О романе Маргерит Юрсенар «Воспоминания Адриана»